Advocatus diaboli
Почему я не ною и не жалуюсь? У меня уже десять лет пример страдающего человека перед глазами и это не метафора вовсе. Мне вот нехорошо было два дня, сейчас чую, снова температура ползёт вверх, а ухо опять начало стрелять, но к среде я уже буду в строю. В общем-то, вот она, вся суть решаемых проблем - они проходят. Сейчас плохо, вчера был кошмар, завтра тоже будет так себе, но я таки имею все шансы это пережить и вернуться в привычный ритм жизни.
А теперь поговорим о моём папе.
Последнее моё яркое воспоминание о здоровом отце - август 2007 года, мы идём дворами от Электрона к МГТУ, редкий солнечный день для Мурманска, почти тепло, мне холодит шею, потому что я обстригла волосы под мальчика. Мне страшно. Я беру его за руку. Мне 17 лет и я, в общем-то, не домашний цветочек, а вполне себе дворовая шпана, но мне страшно и я беру папу за руку. Ну потому что это папа, одно его ободряющее слово даёт мне такой прилив сил, что я готова Кольский Залив вплавь преодолеть. Туда и обратно. И это тот редкий момент, когда он нашел в своём плотном рабочем графике время на меня и решение моей проблемы, с которой я не могу справиться самостоятельно. Мне ещё немного стыдно, что я его отвлекаю от дел...
...Я вернулась с учёбы очень поздно, у нас был долгий химический синтез, потом я сидела в библиотеке, потом обнаружила, что забыла кошелек дома и на проезд денег нет, шла домой пешком и пришла к 23 часам, за полчаса до прихода матери, которая нянчила новорожденного младшего племянника у моей сестры дома. Этот момент - начало конца - вырезан в моей памяти кровью.Он лежал на кровати в своём клетчатом халате и дрожал. Я спросила его, всё ли нормально, он утвердительно ответил. Невнятно ответил. У меня хорошая медицинская база знаний, в семье есть медик, да и обучение в медицинской школе не стоит сбрасывать со счетов. Я почувствовала беспокойство ещё прежде, чем подошла к нему, просто что-то шепнуло: Проверь. Разного размера зрачки, дрожь, холодный пот, невнятная речь. Я сказала ему, чтобы он улыбнулся. Улыбнись мне, папа. И он улыбнулся одной половиной губ.
Мама открыла дверь в тот момент, когда я бросилась к домашнему телефону, чтобы вызвать Скорую. Она поняла всё сразу же, быстрее, чем я, зря, что ли, больше тридцати лет медиком батрачила... Я всё ещё думаю о том, что вернись я домой раньше, не сиди в библиотеке над учебником по общей химии, не забудь кошелек, не откажись от предложения сокурсницы подбросить, не заходи по дороге в магазин... все эти десятки не... Спасло бы это моего отца? Дало бы это ту самую фору в пару часов, которая зачастую решает многое, если не всё, у инсультников. Уложись мы в трёхчасовой промежуток между кровоизлиянием в мозг и началом необратимого поражения мозга, смог бы он восстановиться и вернуться к привычной жизни, может, не с такой рабочей нагрузкой как раньше, но привычной жизни. Жизни, в которой он мог ходить, сам себе готовить еду, сам себя обслуживать, выполнять все те привычные здоровым людям вещи - ходить по магазинам, читать книги и газеты, чистить зубы, брать внука на руки, ездить на природу с семьей и т.д. Иногда чувство вины возвращается и я корю себя за то, что не пришла домой раньше.
Вы когда-нибудь думали о том, насколько много жизни в такой будничной процедуре, как чистка зубов? Вы задумываетесь о всех тех миллионах нервных импульсов, которые ваш мозг отправляет к мышцам, чтобы совершить все эти движения, которые вы даже не замечаете?
Моя память хранит отвратительные истерики отца, когда он швырял в стены зубные щётки, стаканы, еду, газеты, пульт от телевизора, не долетавшие, потому что замах руки был недостаточным, но в этих движениях было столько отчаянной беспомощности, столько боли, что впору опустить руки и сдаться. Он не мог использовать всё это по назначению. Он лежал целыми днями в отделении нейрохирургии в палате с решёткой на окне... Как вы думаете, зачем на 8 этаже ставить решётки на окна? Я это не сразу поняла... Это было ужасное осознание.
В конце концов, он сдался. Когда диагностировали рак, он просто перестал бороться.
Его страдания не закончатся до того момента, пока смерть не придёт за ним. Этому нет конца уже десять лет, и с каждым годом ему только хуже.
Я всегда думаю о нём, когда мне кажется, что всё в моей жизни слишком плохо, чтобы когда-нибудь надеяться на улучшение положения дел. И ещё я думаю, что со здоровыми конечностями, сохранными когнитивными функциями головного мозга и относительной неизношенностью организма грех жаловаться на те жизненные ситуации, которые поддаются изменению, преодолению или лечению.
Правда, иногда мне всё ещё страшно. И мне не хватает возможности взять за руку отца - того человека из моих воспоминаний, который говорил мне иди и делай.
А теперь поговорим о моём папе.
Последнее моё яркое воспоминание о здоровом отце - август 2007 года, мы идём дворами от Электрона к МГТУ, редкий солнечный день для Мурманска, почти тепло, мне холодит шею, потому что я обстригла волосы под мальчика. Мне страшно. Я беру его за руку. Мне 17 лет и я, в общем-то, не домашний цветочек, а вполне себе дворовая шпана, но мне страшно и я беру папу за руку. Ну потому что это папа, одно его ободряющее слово даёт мне такой прилив сил, что я готова Кольский Залив вплавь преодолеть. Туда и обратно. И это тот редкий момент, когда он нашел в своём плотном рабочем графике время на меня и решение моей проблемы, с которой я не могу справиться самостоятельно. Мне ещё немного стыдно, что я его отвлекаю от дел...
...Я вернулась с учёбы очень поздно, у нас был долгий химический синтез, потом я сидела в библиотеке, потом обнаружила, что забыла кошелек дома и на проезд денег нет, шла домой пешком и пришла к 23 часам, за полчаса до прихода матери, которая нянчила новорожденного младшего племянника у моей сестры дома. Этот момент - начало конца - вырезан в моей памяти кровью.Он лежал на кровати в своём клетчатом халате и дрожал. Я спросила его, всё ли нормально, он утвердительно ответил. Невнятно ответил. У меня хорошая медицинская база знаний, в семье есть медик, да и обучение в медицинской школе не стоит сбрасывать со счетов. Я почувствовала беспокойство ещё прежде, чем подошла к нему, просто что-то шепнуло: Проверь. Разного размера зрачки, дрожь, холодный пот, невнятная речь. Я сказала ему, чтобы он улыбнулся. Улыбнись мне, папа. И он улыбнулся одной половиной губ.
Мама открыла дверь в тот момент, когда я бросилась к домашнему телефону, чтобы вызвать Скорую. Она поняла всё сразу же, быстрее, чем я, зря, что ли, больше тридцати лет медиком батрачила... Я всё ещё думаю о том, что вернись я домой раньше, не сиди в библиотеке над учебником по общей химии, не забудь кошелек, не откажись от предложения сокурсницы подбросить, не заходи по дороге в магазин... все эти десятки не... Спасло бы это моего отца? Дало бы это ту самую фору в пару часов, которая зачастую решает многое, если не всё, у инсультников. Уложись мы в трёхчасовой промежуток между кровоизлиянием в мозг и началом необратимого поражения мозга, смог бы он восстановиться и вернуться к привычной жизни, может, не с такой рабочей нагрузкой как раньше, но привычной жизни. Жизни, в которой он мог ходить, сам себе готовить еду, сам себя обслуживать, выполнять все те привычные здоровым людям вещи - ходить по магазинам, читать книги и газеты, чистить зубы, брать внука на руки, ездить на природу с семьей и т.д. Иногда чувство вины возвращается и я корю себя за то, что не пришла домой раньше.
Вы когда-нибудь думали о том, насколько много жизни в такой будничной процедуре, как чистка зубов? Вы задумываетесь о всех тех миллионах нервных импульсов, которые ваш мозг отправляет к мышцам, чтобы совершить все эти движения, которые вы даже не замечаете?
Моя память хранит отвратительные истерики отца, когда он швырял в стены зубные щётки, стаканы, еду, газеты, пульт от телевизора, не долетавшие, потому что замах руки был недостаточным, но в этих движениях было столько отчаянной беспомощности, столько боли, что впору опустить руки и сдаться. Он не мог использовать всё это по назначению. Он лежал целыми днями в отделении нейрохирургии в палате с решёткой на окне... Как вы думаете, зачем на 8 этаже ставить решётки на окна? Я это не сразу поняла... Это было ужасное осознание.
В конце концов, он сдался. Когда диагностировали рак, он просто перестал бороться.
Его страдания не закончатся до того момента, пока смерть не придёт за ним. Этому нет конца уже десять лет, и с каждым годом ему только хуже.
Я всегда думаю о нём, когда мне кажется, что всё в моей жизни слишком плохо, чтобы когда-нибудь надеяться на улучшение положения дел. И ещё я думаю, что со здоровыми конечностями, сохранными когнитивными функциями головного мозга и относительной неизношенностью организма грех жаловаться на те жизненные ситуации, которые поддаются изменению, преодолению или лечению.
Правда, иногда мне всё ещё страшно. И мне не хватает возможности взять за руку отца - того человека из моих воспоминаний, который говорил мне иди и делай.
-
-
13.05.2017 в 19:17Мой отец после постановки диагноза "рак" сгорел за один год. За один очень страшный год. Мне до сих пор кажется, что он планомерно себя уничтожал. Вот уже год как его нет. Но мы ещё не смогли его смерть пережить. Слишком всё быстро было.
Поэтому хочу выразить вам свое сердечное сочувствие.
-
-
13.05.2017 в 19:29Сочувствую вашей утрате.